Тень завоевателя

Теодор Курентзис открыл в музыке Шостаковича исторические пласты

26.12.2006 в 19:27, количество просмотров:
6612

Финальным аккордом года Шостаковича стала премьера оперы “Леди Макбет Мценского уезда” в Новосибирском театре оперы и балета. Событием стала не постановка, а музыкальное решение: дирижер Теодор Курентзис средствами голосов и оркестра открыл в координатах обычной бытовой драмы пространство трагедии.

Шостаковича Курентзис трактует оригинально и захватывающе — это
стало известно после октябрьского исполнения Четырнадцатой симфонии
на фестивале “Территория”

Применение к музыке Шостаковича тех
приемов, что используются для исполнения музыки XVIII в., оправдало
себя и в интерпретации оперы “Леди Макбет Мценского уезда”: почти
полное отсутствие вибрато, жильные струны, максимальное внимание к
чистоте интонации как у оркестра, так и у певцов

Курентзис выстроил музыкальный шедевр ХХ в. в стиле рококо:
совершенство формы оттенилось разнообразием тончайших деталей.
Изысканный музыкальный язык оперы оказался наполнен цитатами из
Баха, Чайковского, Рихарда Штрауса, Малера. Эти цитаты были сыграны
максимально выразительно, и оттого музыкальная драматургия
Шостаковича обрела абсолютно новые смысловые оттенки. В партитуре
открылась и стилистика Альбана Берга и Антона Веберна, чье влияние
на молодого Шостаковича было особенно сильным.

Весьма часто дирижеры, исполняющие “Леди Макбет”, заботятся прежде
всего о мощных динамических кульминациях. Курентзис избрал
абсолютно иной подход — для него смысловыми и музыкальными
кульминациями оказались как раз самые тихие места. Ария Катерины “В
лесу, в самой чаще, есть озеро”, спетая Ольгой Орловской, полностью
меняет отношение слушателей к главной героине — именно в этот
момент из персонажа уездной драмы Лескова она превращается в
шекспировскую Леди Макбет, именно здесь вырывается наружу
трагедийный нерв оперы.

Ценителей драматического оперного вокала весьма порадовал и тенор
Олег Видеман. Любовник героини в его интерпретации предстал
циничным, хотя и весьма эмоциональным персонажем — типичным русским
мужиком, радеющим о материальном благе, будь то урожай овса или
казна убитого им купца.

В труппе Новосибирского оперного театра обнаружились и исполнители
вторых ролей, которые сделали бы честь Мариинке и Ковент-Гарден.
Сонетка в исполнении Татьяны Горбуновой пленяла не только точной
вокализацией и красотой тембра, но и абсолютным вхождением в образ
бой-бабы, у которой и на каторге все под каблуком будут. Очень
выразительным оказался и бас Андрей Триллер: небольшая по размеру
партия Старого каторжника стала лирическим шедевром, сместившим
“центр тяжести” оперы в финал.

Постановка же, осуществленная польским режиссером Генрихом
Барановским вместе с балетмейстером Сергеем Грицаем и художником
Павлом Добжицким, казалось, сделана специально таким образом, чтобы
противостоять музыкальной драматургии, выстроенной Курентзисом.
Вагоны, в которых живут персонажи оперы, призваны показать
неуютность бытия, изменчивость жизни. В третьем действии события
разворачиваются на фоне нефтяной или газовой трубы, полицейские
одеты в обноски военной формы, а квартальный весьма настойчиво
демонстрирует свою нетрадиционную ориентацию. Увлекшись
выразительностью деталей (а потом поспешно переделывая чересчур
провокационные мизансцены), постановщики забыли, ради чего они
изначально брались за произведение Шостаковича. В результате у них
получилась история о том, как тоскливо жить в глухой провинции —
хоть в Мценске, хоть в Быдгоще, хоть в Догвилле: люди там злы по
природе своей и зло творят просто потому, что все они таковы.

От черной меланхолии все же спасают музыка Шостаковича, мастерский
оркестр Новосибирского оперного театра и солисты. Порой им удается
даже обогатить смысл мизансцен тонкой вокальной нюансировкой и
точными интонационными штрихами.