Новый балетный спектакль
В новом балете должно быть достойное внимания действие. Это действие должно быть захватывающим, настоящей фабулой, а не глупенькой сказочкой, которую не прочитаешь без скуки. Между прочим, это — самая слабая сторона балета «Футболист»1. Фабульная часть этого балета ниже всякой критики. Но самая попытка сделать этот балет — верная.
Второй, чрезвычайно важный элемент — карикатура, потому что мастерское мимо–классическое и танцевальное искусство необычайно приспособлено к тому, чтобы давать живую карикатуру. Балет должен суметь овладеть этим оружием — издевающимся танцем, изображающим различные враждебные нам типы, улавливающим их повадку в такой резко очерченной карикатурной линии, которая бы запоминалась.
Нет никакого сомнения, что балет будет постепенно насыщаться повышенной и символизированной физкультурой. Но дело здесь не в том, чтобы ту физкультуру, которая преображает людей, придает стройный и организованный вид нашим празднествам, дает столько радости на физкультурной площадке, на всяких стадионах, перенести на сцену. Это было бы величайшей ошибкой. Если бы на сцену переносились партии футбола или другой спортивной игры, это было бы не то, что нужно театру. Нам нужно, проникнувшись духом физкультурной стихии, ее моральной красотой и громадной красотой ее движений, дать ее художественное отражение — и в смысле художественной выразительности, и как продвижение к идеалу человека будущего во всей его красоте и гармонии. Мы должны опережать физкультуру, наши артисты должны изображать ее будущие победы.
Наконец, производственный момент. Он очень мало затронут в «Футболисте». Несомненно, что трудовой процесс, на который, конечно, поплевывала бы публика дореволюционного бельэтажа, таит в себе огромнейшую красоту движений, нужно только понять их и воспроизвести
Пролетарские балетные мастера непременно обратят внимание на эти моменты
Сама пляска как таковая изображает страсть или победную бодрость в максимальной степени, когда то, что прежде называли «духом» и что является для нас работой высших центров мозга, настолько переполнено содержанием, что овладевает всем телом и бурно ритмизирует его. Удачно передал это Довженко, изобразив крестьянина, который идет по улице один и начинает танцевать от переполнившего его восторга2.
Элементы романтизма в пролетарской опере
Я не думаю, что наша опера непременно будет реалистической, хотя бы и не веристской, а сгущенной, активно реалистической. Спрашивается: не можем ли мы перейти к созданию таких символов, о которых мы прекрасно будем знать, что они не существуют, но которые явятся действительными прообразами определенных явлений, страстей? Ведь музыке свойственно выражать большие стихийные явления. Но я думаю, что путем декорационных экспериментов этого сделать нельзя, это было бы фальшивой попыткой. Может быть, можно приблизиться к такому социально–символическому спектаклю, в известной степени подходя к образам, которыми иллюстрировал подобные явления Вагнер, изображая светлые силы в виде целого роя существ. Допустим, могут сказать, что это романтика, что мы не верим ни в каких духов и т. д. Конечно, не верим, поэтому мы их и пускаем на сцену. Если бы зритель был суеверен, верил бы в духов, мы бы их не пускали
Неужели мы такие ползучие муравьи, которые не могут дать свободу своему воображению? Что мы — считаем, что воображение, свободная фантазия есть нечто буржуазное, и отдаем ее мещанам, которые являются самыми бескрылыми существами на свете?
Мы хотим дать своей фантазии крылья. Подготовив таким прологом, таким вступительным действием пьесу, мы могли бы изобразить в ней в каких–то формах какой–нибудь могущественный конфликт, закончить ее торжественным победным апофеозом, окрашенным в тона торжествующей жизни и торжествующего человека, и этот последний акт довести до такого предела согласованной гармоничной громкозвучности, до такого предела световой и цветовой яркости, до такого предела песне–танцевальной стихии на сцене, что вся зала встала бы и почувствовала себя закруженной в вихре этого великолепного общего настроения. Тогда театр заставит человека потерять чувство своей отъединенное в организованном коллективном переживании, и это никогда потом больше не забудется, — переживании почти такой же силы, как атака, когда с штыками, под боевой марш, идут вперед на смерть или к победе и закладывают этим в своей душе такую складку, которая остается навсегда. Если нам удастся создать оперу и балет этого типа, тогда нам незачем будет направлять наши взоры на старое или новое искусство буржуазии и искать там образцов, тогда пускай к колыбели нашей новой оперы придут волхвы из разных стран и поклонятся рождению новой оперы, которую создаст в самый ранний период своего развития новый человек.
