«Арамчик, ты машешь, машешь…»
Мой учитель, как профессионал от школы – Лео Гинзбург, я взял у него всё. И очень важен был образ Мравинского. У него я не учился, но брал себе примеры его служения искусству. Наблюдал на репетициях и много раз общался с ним. Он – тоже мой частичный учитель. Вообще, учиться можно у всех.
А самым главным стал для меня образ Карлоса Клайбера. Это австрийский дирижер, соединивший в себе и современное искусство, и великую традицию. Для меня это был пример высокой требовательности, принципиальности в искусстве. Того, что сейчас во многом утеряно. Служения по большому счету.
Как говорил Мравинский: «Для кого-то открыл партитуру и на три или на четыре пошел, а для меня это каждый раз – выход на эшафот». Ему говорили: «Ты идешь как на эшафот, а надо идти как на праздник»…
– А вы куда идете?
– Я тоже на эшафот. Потому что, как говорил Мравинский, «сколько бы я ни раскрывал Пятую симфонию Чайковского – тысячу раз, на тысячу первый я вижу что-то, что не сделал». Для меня каждый подход к партитуре – это новый взгляд. И каждый раз – что-то не доделал, что-то не заметил, хотя знаки вроде бы все те же…
А время другое! А люди вокруг другие! И все это дает мне импульсы чего-то совсем другого. Поэтому я никогда не повторяюсь в интерпретации. Иногда сам не узнаю свои записи, если они не объявлены.
Едем раз в машине в Эстонии, а по радио звучит какая-то симфония. Ольга Ивановна говорит: «Как хорошо звучит, все точно, как написал автор!» – «Да, какой-то западник дирижирует…» Но тут музыка заканчивается и объявляют… меня! Так что, любая музыкальная вещь живет вместе с людьми, вместе со временем.
Надо знать все традиции, но иметь свою интерпретацию. Соответственно жизни, соответственно тому, кто тебя слушает и почему, какие настроения в народе. Сейчас время очень сложное, напряженное, и музыка во многом спасает души людей. Во всех странах мира, не только в России.
Но наша российская культура всегда была высокой культурой – и литература, и живопись стоят у нас на самом высоком месте. После 90-х годов чувствовался какой-то провал, но это потому, что развалилось государство, и мы вместе с ним. А сейчас мы опять собираем камешки.
– Владимир Иванович, помимо работы в оркестре, вы преподаете в Гнесинке. Поделитесь опытом – как вам современные студенты, будущее поколение музыкантов и дирижеров?
– Скажу вам печальную вещь. Я иногда провожу мастер-классы в Венской консерватории и с плачем ухожу оттуда. Всё потеряно. То же самое и у нас. Отношение к дирижерскому искусству изменилось. Теперь это не считается занятием высоких профессионалов – это то, что может каждый.
Скажем, я сегодня играю на скрипке, а завтра сломал палец – ну, ничего, смогу дирижировать. Если я знаю музыку, знаю, где на три и на четыре считается, этого достаточно. Большая ошибка, жуткое упрощение! Поэтому дирижерское искусство начинает в каком-то смысле гибнуть.
Карлос Клайбер или тот же Караян, стоявший много лет у руля, – замечательные, великие дирижеры – сейчас покинули искусство. Остались одиночки. Дирижер ведь должен еще и чисто визуально влиять на публику, в каком-то смысле быть гипнотизером…
Я вам расскажу один случай. Как-то Хачатурян пригласил Шостаковича на репетицию с нашим оркестром – как раз в эту студию, где мы сейчас сидим. Они же были друзьями. Арам Ильич дирижировал, а потом обратился к Шостаковичу: «Димочка, скажи, я дирижирую или машу?» – «Арамчик, ты машешь, машешь…» Вот махать могут все! А интерпретация? А передать чувство? Это же совсем другое…
Дирижер – это медиум, посредник между автором музыки и публикой. Вот вам профессия дирижера. Чайковский – величайший, всеми признанный композитор – пишет симфонию №5. Музыку, известнейшую на весь мир! Он дирижирует эту симфонию и проваливает ее. И пять лет она нигде не исполняется.
Потом венгерский дирижер Артур Никиш берет эту симфонию, дирижирует ее, и весь мир понимает, что это – великое произведение. Доносит музыку до людей. Поэтому многие великие композиторы (например, Шостакович) отказывались от дирижирования, многие великие музыканты пробовали дирижировать, но потом бросали (тот же Ойстрах – величайший скрипач всех времен). Значит, дирижировать должен профессионал.
И при этом дирижированию научиться нельзя! Эта профессия – своего рода загадка. Сегодня оркестр играет симфонию с одним дирижером, а завтра – с другим – он играет ее совершенно по-другому! Оркестр не узнать. Сейчас это все немножко сглаживается, но чувства людей не исчезают. И тысячу лет тому назад, и сейчас – чувства одни и те же. Их только надо проявить. Но можно и подменить. Шум, гам… зато какой эффект! Эффект очень провоцирует публику. Дайте хлеба и зрелищ!
Справка
Анатолий Абрамович Левин родился 1 декабря 1947 года в Москве. Окончил музыкальное училище при Московской консерватории им. П. И. Чайковского (Мерзляковское училище) (1967) и Московскую консерваторию (1972) по классу альта у профессора Е. В. Страхова.
Одновременно с 1970 года занимался в классе оперного и симфонического дирижирования у профессора Л. М. Гинзбурга (окончил в 1973)
В январе 1973 г. Анатолий Левин был приглашен знаменитым оперным и театральным режиссером Борисом Покровским в созданный незадолго до этого Московский камерный музыкальный театр и на протяжении почти 35 лет был дирижером этого театра.
Принял участие в постановке и исполнении таких спектаклей, как «Нос», «Игроки», «Антиформалистический раек», «Век DSCH» Шостаковича; «Директор театра» и «Час Моцарта» Моцарта, «Похождения повесы», «Байка…», «Свадебка», «История солдата» Стравинского; «Шинель» и «Коляска» Холминова, опер Гайдна, Бортнянского, Шнитке, Денисова и др.
Гастролировал во многих городах СССР и России, дирижировал в концертных залах и оперных театрах Европы, Южной Америки и Японии.
Его работа (в частности, выступления на музыкальном фестивале в Западном Берлине в 1976 и 1980, во Франции, Германии, Брайтонском музыкальном фестивале в Великобритании, в театрах «Колон» в Буэнос-Айресе, «Ля Фениче» в Венеции и т.д.) высоко оценивалась зарубежными музыкальными критиками.
Дискография дирижёра включает записи опер Бортнянского, Моцарта, Стравинского, Шостаковича, Холминова, Тактакишвили и других композиторов.
В 1995 г. вместе с солистом Камерного театра Алексеем Мочаловым и Молодежным камерным оркестром записал на CD вокальные циклы Шостаковича. Эта звукозапись получила приз «Diapason d`or» и наивысшую оценку журнала «Le Monde de la Musique».
Анатолий Левин дирижировал такими известными коллективами, как Государственный академический симфонический оркестр России им. Светланова, Российский государственный симфонический оркестр кинематографии, камерный оркестр «Musica Viva», Академический симфонический оркестр Московской филармонии, Государственный симфонический оркестр «Новая Россия», Национальный филармонический оркестр России, а также зарубежными коллективами в США, Мексике, Южной Корее, Китае.
Сотрудничал с такими выдающимися музыкантами, как Т. Алиханов, В. Афанасьев, Д. Башкиров, Э. Вирсаладзе, Н. Гутман, А. Любимов, Н. Петров, А. Рудин, с лауреатами международных конкурсов С. Антоновым, Н. Борисоглебским, А. Бузловым, А. Володиным, X. Герзмава, Я. Кацнельсоном, Графом Муржой, А. Тростянским, Д. Шаповаловым и другими молодыми солистами.
Многие годы Анатолий Левин проявляет большой интерес к работе с молодёжными оркестрами. С 1991 г. он возглавляет симфонический оркестр Музыкального училища при Московской консерватории, с которым регулярно выступает в Большом зале консерватории и в других концертных залах Москвы, в городах России, на музыкальных фестивалях в Дюссельдорфе, Узедоме (Германия), гастролировал в Германии и Бельгии.
C 2002 г. — художественный руководитель и главный дирижёр Молодёжного симфонического оркестра Поволжья, стран СНГ и Балтии.
С октября 2007 года Анатолий Левин — художественный руководитель и главный дирижер Концертного симфонического оркестра Московской государственной консерватории.
С 2008 г. Анатолий Левин — инициатор и художественный руководитель фестиваля «Классика над Волгой» (г. Тольятти).
Профессор кафедры оперно-симфонического дирижирования Московской консерватории. Заслуженный артист России (1997).
На эту тему:
В Петербурге открывается XXII Международный зимний фестиваль «Площадь Искусств»
Объявлены победители оркестровой премии «440 герц»
Петербургская филармония объявила программу XXII Международного зимнего фестиваля «Площадь Искусств»
Денис Мацуев сыграет с РНМСО фортепианные концерты Листа
Фредди Кемпф выступит в Петербурге
Тимур Зангиев выступит в Московской консерватории
Leo Ginsburg
Дата рождения
1901
Дата смерти
1979
Профессия
дирижёр
Страна
СССР
Рано началась артистическая деятельность Лео Гинзбурга. Обучаясь в
фортепианном классе Нижегородского музыкального училища у Н.
Полуэктовой (окончил в 1919 году), он стал участников оркестра
нижегородского Союза оркестровых музыкантов, где играл на ударных
инструментах, валторне и виолончели. На некоторое время Гинзбург,
правда, «изменил» музыке и получил специальность инженера-химика в
Московском высшем техническом училище (1922). Однако уже вскоре он
окончательно понимает, в чем его настоящее призвание. Гинзбург
поступает на дирижерский факультет Московской консерватории,
занимается под руководством Н. Малько, К. Сараджева и Н.
Голованова.
В марте 1928 года состоялся выпускной концерт молодого дирижера;
под его управлением оркестр Большого театра исполнил Шестую
симфонию Чайковского и «Петрушку» Стравинского. После зачисления в
аспирантуру Гинзбург был командирован Наркомпросом, Большим театром
и консерваторией в Германию для дальнейшего совершенствования. Там
он окончил (1930) отделение радио и акустики Берлинской Высшей
музыкальной школы, а в 1930—1931 гг. прошел дирижерский курс Г.
Шерхена. После этого советский музыкант стажировался в берлинских
оперных театрах у Л. Блеха и О. Клемперера.
Возвратившись на родину, Гинзбург начал активную самостоятельную
творческую деятельность. С 1932 года он работает дирижером на
Всесоюзном радио, а в 1940—1941 гг. — дирижером Государственного
симфонического оркестра Союза ССР. Гинзбург сыграл важную роль в
распространении оркестровой культуры в нашей стране. В 30-е годы он
организовал симфонические коллективы в Минске и Сталинграде, а
после войны — в Баку и Хабаровске. Несколько лет (1945—1948) под
его руководством работал симфонический оркестр Азербайджанской ССР.
В 1944—1945 гг. Гинзбург принял также участие в организации
Новосибирского театра оперы и балета и вел здесь многие спектакли.
В послевоенный период он возглавлял Московский областной оркестр
(1950—1954). Наконец, значительное место в исполнительской практике
дирижера занимает гастрольная деятельность в подавляющем
большинстве культурных центров страны.
«Исполнитель большого масштаба, особенно тяготеющий к крупным
формам ораториального типа, блестящий знаток оркестра, Л. Гинзбург
обладает необычайно острым чувством музыкальной формы, ярким
темпераментом,— пишет его ученик К. Иванов. В обширном и
разнообразном репертуаре дирижера широко представлено творчество
русских классиков (Чайковский, Рахманинов, Скрябин, Глазунов).
Наиболее ярко дарование Л. Гинзбурга раскрылось в исполнении
западных классических произведений (Моцарт, Бетховен и, особенно,
Брамс). Видное место в его исполнительской деятельности занимает
творчество советских композиторов. Ему принадлежат первые
исполнения многих произведений советской музыки. Немало сил и
времени уделяет Л. Гинзбург работе с молодыми авторами, чьи
сочинения он исполняет». Под управлением Гинзбурга впервые
прозвучали сочинения Н. Мясковского (Тринадцатая и Пятнадцатая
симфонии), А. Хачатуряна (Концерт для фортепиано с оркестром), К.
Караева (Вторая симфония), Д. Кабалевского и других.
Особо следует подчеркнуть заслуги профессора Л. Гинзбурга в
воспитании дирижерской смены. В 1940 году он стал заведующим
кафедрой дирижирования Московской консерватории. Среди его учеников
— К. Иванов, М. Малунцян, В. Дударова, А. Стасевич, В. Дубровский,
Ф. Мансуров, К. Абдуллаев, Г. Черкасов, А. Шерешевский, Д. Тюлин,
В. Есипов и многие другие. Кроме того, у Гинзбурга учились молодые
болгарские, румынские, вьетнамские, чешские дирижеры.
Л. Григорьев, Я. Платек, 1969
Leo Ginsburg
Date of birth
1901
Date of death
1979
Profession
conductor
Country
the USSR
The artistic activity of Leo Ginzburg began early. While studying at the piano class of the Nizhny Novgorod Music College with N. Poluektova (graduating in 1919), he became a member of the orchestra of the Nizhny Novgorod Union of Orchestral Musicians, where he played percussion instruments, horn and cello. For some time, Ginzburg, however, “changed” music and received the specialty of a chemical engineer at the Moscow Higher Technical School (1922). However, soon he finally understands what his real calling is. Ginzburg enters the conducting department of the Moscow Conservatory, studies under the guidance of N. Malko, K. Saradzhev and N. Golovanov.
In March 1928, the graduation concert of the young conductor took place; under his direction, the Bolshoi Theater Orchestra performed Tchaikovsky’s Sixth Symphony and Stravinsky’s Petrushka. After enrolling in graduate school, Ginzburg was sent by the People’s Commissariat for Education, the Bolshoi Theater and the Conservatory to Germany for further improvement. There he graduated (1930) from the department of radio and acoustics of the Berlin Higher School of Music, and in 1930-1931. passed the conducting course of G. Sherhen. After that, the Soviet musician trained at the Berlin opera houses with L. Blech and O. Klemperer.
Returning to his homeland, Ginzburg began an active independent creative activity. Since 1932, he has been working as a conductor at the All-Union Radio, and in 1940-1941. – Conductor of the State Symphony Orchestra of the USSR. Ginzburg played an important role in spreading orchestral culture in our country. In the 30s he organized symphony ensembles in Minsk and Stalingrad, and after the war – in Baku and Khabarovsk. For several years (1945-1948), the symphony orchestra of the Azerbaijan SSR worked under his direction. In 1944-1945. Ginzburg also took part in the organization of the Novosibirsk Opera and Ballet Theater and led many performances here. In the post-war period, he led the Moscow Regional Orchestra (1950-1954). Finally, a significant place in the performing practice of a conductor is occupied by touring activities in the vast majority of cultural centers of the country.
“A performer on a large scale, especially drawn to large forms of the oratorio type, a brilliant connoisseur of the orchestra, L. Ginzburg has an unusually sharp sense of musical form, a bright temperament,” writes his student K. Ivanov. The conductor’s vast and varied repertoire includes the work of Russian classics (Tchaikovsky, Rachmaninov, Scriabin, Glazunov). L. Ginzburg’s talent was most clearly revealed in the performance of Western classical works (Mozart, Beethoven and, especially, Brahms). A prominent place in his performing activities is occupied by the work of Soviet composers. He owns the first performances of many works of Soviet music. L. Ginzburg devotes a lot of energy and time to working with young authors, whose compositions he performs. Ginzburg conducted for the first time the works of N. Myaskovsky (Thirteenth and Fifteenth Symphonies), A. Khachaturian (Piano Concerto), K. Karaev (Second Symphony), D. Kabalevsky and others.
Special emphasis should be placed on Professor L. Ginzburg’s merits in educating the conductor’s shift. In 1940 he became head of the conducting department at the Moscow Conservatory. Among his students are K. Ivanov, M. Maluntsyan, V. Dudarova, A. Stasevich, V. Dubrovsky, F. Mansurov, K. Abdullaev, G. Cherkasov, A. Shereshevsky, D. Tyulin, V. Esipov and many others . In addition, young Bulgarian, Romanian, Vietnamese, Czech conductors studied with Ginzburg.
L. Grigoriev, J. Platek, 1969
Профессия дирижера – для старых людей
– Вы согласны с тем, что музыка – это язык, которым с нами разговаривают небеса?
– Конечно. Музыка – это молитва. Иначе что делал Бах? Тут без небес нельзя.
– Вы как-то сказали, что всякому возрасту соответствует своя музыка…
– Есть сочинения, которых дирижеры не касаются до определенного возраста. Тот же Караян Третью симфонию Брамса стал дирижировать только после сорока лет. Я всегда привожу такой пример. Если вам 10 лет и вы прочитаете «Войну и мир», ничего не поймете. Разве что основную линию – кто кого убил, кто в кого влюбился, не более. В 20 лет вы уже начнете что-то понимать, в 30 – еще больше, а уж в 50 лет… Жизненный опыт дает вам возможность понимания.
Так и в музыке. Вы можете Девятую симфонию Бетховена, великую музыку, продирижировать и в 10 лет – промахать, как сказал Шостакович. А понять ее у вас получится только в 50. Поэтому профессия дирижера – для старых людей. Чем больше опыта, тем лучше. То, что я дирижировал в 20 лет – сейчас слушать не могу. Сам себя – не могу!
– А сейчас какую музыку вы для себя открываете?
– Я любую музыку открываю заново каждый раз, когда за нее берусь. Для меня это чистый лист. Вот позавчера дирижировал Первую симфонию Калинникова – как впервые! Она для меня свежая, словно написана вчера. Бетховен – как будто этот композитор живет со мной.
– Есть что-то, за что вы никогда не возьметесь?
– У каждого музыканта свой определенный стиль музыки. Скажем, одному пианисту удается Прокофьев, а другому – не удается. Есть всеядные. Так же и с дирижерами. Многие не соглашаются дирижировать какие-то определенные произведения, не чувствуют, не могут передать…
Вот я, например, люблю все балеты и концерты того же Прокофьева, а его симфонии стараюсь обходить стороной. У меня к ним не лежит душа – не знаю, почему
Для кого-то Прокофьев – это рацио, а для меня важно еще что-то
– Какие человеческие качества важны для дирижера? Допустим, нужно ли быть просто хорошим человеком?
– Вообще, да, нужно. Причем всегда. Большой профессионал может жить и без этого, но что-то исчезает из его поля… Если ты даешь частичку добра людям, которыми руководишь, они отвечают тем же. В России – особенно. Не бывает иначе. Между людьми может быть строгость, справедливость, но мы все сотканы по-божески и откликаемся на добро. Есть, конечно, и звери, сейчас таких особенно много развелось – люди стали злыми и разобщенными.
Россия – страна пения, страна великих хоров. Когда я слышу хоровое пение, у меня возникает ощущение братства. Но сейчас этого нет. Процесс идет, к сожалению, не совсем правильный, мир меняется не к лучшему. Но все равно, пока есть мы, надо чувствовать ту великую традицию, которой нас наградили наш народ, наша история.
– Тогда объясните, что произошло с оперой. Большой театр – казалось бы, наше всё, постоянно в центре какого-нибудь скандала.
– Сейчас время оперных режиссеров. Был период, когда царили примадонны – они заказывали, на них ставилась опера. Его сменило время дирижеров. А сейчас всё перешло в руки режиссеров. Творятся ужасные вещи! Современные режиссеры донельзя искажают суть оперы. Это лирический жанр. А сейчас, если идет «Иван Сусанин» или «Евгений Онегин», то все пьют, даже дети. Русский? Значит, должен пить водку. А ведь водки не было в то время! Или Борис Годунов, как бомж, роется в помойке… Обязательно надо раздеть кого-то догола – без этого не может быть режиссуры.
Это какое-то агрессивное режиссерское нападение. Сейчас всё возможно, поэтому и музыка искажается, и правда. Издеваются над оперой, как хотят. Но классику почему называют классикой? Это вечная музыка! Она живет во все времена! Мне интереснее делать не оперу, а спектакль в концертном плане – там, где и музыка, и певцы, и хор. Правда, я согласился в Большом театре поставить «Иоланту», последнюю оперу Чайковского. Там хоть режиссер, по-моему, достойный – Сергей Женовач.
Оркестр – это мой детский сад
– Расскажите, как происходит работа с оркестром? Вы для оркестрантов кто — товарищ, учитель, Карабас-Барабас?
– Думаю, что учитель и друг. Бывают дирижеры – командиры, которых боятся, да только боязнь уничтожает индивидуальность. С такими дирижерами музыканты сразу собираются и исполняют, но уже не с такой отдачей.
Поэтому я не диктатор. Я позволяю открыться молодому, спрашиваю: «Как ты считаешь?» Потом я, может быть, его подправлю, но сейчас похвалю. Музыканты любят, чтобы их хвалили. Приезжаешь куда-нибудь в Италию, начинаешь работать с оркестром – жутко играют! А я вынужден улыбаться, говорю: «Маэстро, очень хорошо. Но здесь немножечко по-другому, чуть-чуть…» Скажи ему «все плохо», и он сразу закроется.
– Музыканты очень амбициозны. У вас в оркестре больше ста человек…
– Сто десять.
– Сто десять амбиций – как вы с ними справляетесь?
– Это мой детский сад. Они же дети! Я и сам ребенок. Ищу подход к каждому, поощряю – так, чтобы все слышали. Они приходят в оркестр талантливые, но зеленые. Зато у нас нет пенсионного возраста. Если музыкант в 85 лет играет – и хорошо, пусть играет.
А в других оркестрах, на Западе, 60 исполнилось – всё, уходи. Как бы хорошо ты ни играл, уходи. Такой закон, профсоюзы у них. У нас профсоюзов нет, слава Богу. Они, может, и есть, но формальные. У нас в оркестре музыканты – это семья. Мы уже многих друг с другом поженили. Представляете? Тут сидит муж, а там – жена. Если что-то пойдет не так, есть кому пожаловаться.
– А бывает так, что вы не знаете, что делать?
– Если в оркестре что-то расклеилось, и все потерялись – не понимают, где находятся. Это страшная вещь. Тогда дирижер действительно не знает, что делать. Подчас вообще останавливает, говорит: «Стоп, с такой-то цифры». Но это редкость. Все должно быть отрепетировано, чтобы музыканты понимали требования дирижера – хотя бы жесты. У нас же все в руках и в глазах.
Музыка для чувства, а не для понимания
– Владимир Иванович, вы много поездили по миру. Какие страны, города вам ближе всего? Наверное, Вена?
– Да, ведь Вена – это мировой центр культуры. Немцы говорят – Вена есть Вена. В ней – все лучшее. Там нет газа, нет нефти, но там есть культура. Выступать в золотом зале Musikverein – большая привилегия. Мы там выступаем постоянно. Это и счастье, и гордость за наше, русское искусство.
Я люблю Испанию, потому что там живет народ, близкий нам по душе. А японцев – за то, как тонко они чувствуют русскую музыку. Спроси японца: «Кто ваш национальный композитор?», он ответит: «Чайковский». Наш оркестр там очень любят!
– А в России у вас есть любимые места?
– Люблю очень ездить в Пермь, в Смоленск, в Читу. Вообще, духовность сейчас перекочевала в провинцию…
– Где, наоборот, не понимают и не чувствуют музыку? Кто самый толстокожий?
– Таких нет. Недавно были в Белгороде, на границе с Украиной – что там творилось в связи с нашим концертом! Те же киевляне, когда мы были в Киеве (в хорошие времена), так реагировали… Это сумасшествие, какой на нас был спрос! В Казахстане в окна лезли!
Дело даже не в том, чтобы понимать – музыку надо чувствовать. Ты можешь чувствовать одно, а другой – совершенно другое. Но у вас обоих это вызовет какие-то эмоции, воспоминания, слезы. Человек умирает и рождается с музыкой – она не кончается никогда. Без музыки нет ничего. Гоголь однажды сказал: «Что бы с нами было, если б музыка нас оставила?» Мы бы превратились в каких-нибудь животных.
– Вообще, у музыки есть национальность?
– Мне кажется, есть. Не может не быть. Но мы – русские музыканты — умеем перевоплощаться. Не подражаем, а привносим в чужую музыку свои – более глубокие чувства. Глинка пишет «Арагонскую хоту», а испанцы говорят – это не русский, это испанец написал! Свиридов пишет романсы на стихи Бернса, а шотландцы говорят – это не русский, это наш!
Видите, какое перевоплощение. Как русские, мы входим в любую национальность. А наоборот – нет ни одного примера. Чтобы немец или француз исполнил Чайковского как русский – такого не может быть. Да, они хорошо исполняют свою музыку, но, внедряясь в другую, играют себя. Это очень интересный момент. А мы можем!
Правда, в советское время, когда границы были закрыты, нас ругали за то, что Третью симфонию Шумана – Рейнскую, исполняли как волжскую. И мы действительно играли ее по-волжски… А сейчас получили «международный паспорт».
– Скажите, «наследство» первого дирижера БСО Николая Голованова – маленькая иконка — и сейчас с вами?
– Да. Одно время здесь был кабинет Николая Голованова, и оттуда Ольга Ивановна вела свои передачи. Однажды у нее в гостях была сестра Голованова, которая через нее передала мне эту деревянную иконку. Николай Семенович всегда клал ее в левый карман.
Я преклоняюсь перед Головановым, как перед великим русским дирижером и композитором, – он писал духовную музыку, которая и сейчас звучит в церквях. И теперь перед каждым концертом кладу его иконку в левый карман. Молюсь, и она мне помогает.
Фото: Дмитрий Кузьмин
Видео: Виктор Аромштам
Поскольку вы здесь…
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
ПОМОЧЬ
Наши читатели уже 18 лет поддерживают «Правмир». Благодаря этому вышел материал, который сейчас перед Вами.
И поскольку Вы здесь, у нас есть небольшая просьба: подпишитесь на посильное регулярное пожертвование
Даже маленький вклад — это возможность и дальше рассказывать о том, что важно для каждого человека.. Поддержите «Правмир» сейчас.. Поддержите «Правмир» сейчас
Поддержите «Правмир» сейчас.
ПОДДЕРЖАТЬ
Спасибо, что дочитали до конца! Наши корреспонденты, фотографы и редакторы работают благодаря поддержке наших читателей.
«Правмир» 18 лет рассказывает о людях и проблемах, которые волнуют каждого из нас. Даже небольшое регулярное пожертвование — это новые истории, которые помогают людям.
Сейчас ваша помощь особенно нужна.
ПОМОЧЬ