Шостакович – Симфония № 10
Александр Сладковский, дирижер
Не могу сказать, что в детстве музыка Шостаковича рождала во мне яркие ощущения. Исключения составляли “Три фантастических танца” для фортепиано, которые я играл в училище, Праздничная увертюра и музыка из кинофильма “Овод”, часто звучавшая в исполнении ансамбля скрипачей Большого театра.
Александр Сладковский. Фото – facebook.com
Но потом я услышал запись, изданную “Мелодией” в начале 70-х: Берлинский филармонический оркестр с Гербертом фон Караяном в Большом зале консерватории исполнял “Десятую симфонию”. И это был шок, первая лобовая встреча с этой великой музыкой. С этого потрясения для меня началось постижение наследия Шостаковича.
Позже, когда я играл Десятую симфонию в составе оркестра (у меня была партия первой трубы), во второй части от электричества, рождаемого этой музыкой, напряжения и движения я разрыдался. Физиологические ощущения подлинного страха смешивались с переживанием счастья. И при этом мне нужно было продолжать играть.
Если говорить о том мировом симфоническом пласте, оказавшем влияние на мое становление как личности, как музыканта, то, конечно, это была Десятая Шостаковича. Законы кульминации таковы, что точка золотого сечения приходится на конец второй трети: Шостакович создал пятнадцать симфонических полотен, и Десятая по всем параметрам – самая совершенная с точки зрения формы, идеи, DSCH-шифровки, космического кода, который он оставил на все времена.
Наверное, и с точки зрения воздействия на слушателя, она превосходит остальные – не зря это самая часто исполняемая симфония Шостаковича. Среди дирижеров, которым удалось поднять на поверхность ее смысловой пласт, я бы выделил Мравинского, Кондрашина, Гергиева, Темирканова (его исполнения я слышал живьем, рос на них), Янсонса.
Я обожаю все симфонии Шостаковича, особенно начиная с Четвертой и по восходящей до конца, и очень рад, что сейчас вместе с Госоркестром Республики Татарстан живу в потоке этой музыки, осуществляя ее запись.
Д. Шостакович, Симфония №10, ми минор. Национальный молодежный оркестр США, дирижер Валерий Гергиев:
Шостакович – Симфония № 15
Никита Борисоглебский, скрипач
В разное время моими любимыми симфониями были: “Героическая” и Девятая Бетховена, Вторая и Десятая Малера, Вторая Рахманинова, Вторая и Седьмая Сибелиуса, но сейчас место любимой заняла 15-я Шостаковича. Причем пришел я к ней через версию для фортепианного трио, челесты и ударных Виктора Деревянко.
Никита Борисоглебский. Фото – facebook.com/borisoglebsky
Вообще почти всегда поздние сочинения композиторов притягивают меня больше, чем ранние. Я слышу в них пережитый жизненный опыт, глубоко прочувствованные эмоции, мудрость, знание.
Так и в последней симфонии Шостаковича я поражаюсь сочетанию скупой красоты, простоты и прозрачности музыкального языка (особенно в сравнении с его более ранними симфоническими произведениями) и ее необычайным внутренним наполнением, объемом и глубочайшим психологическим напряжением.
Мне кажется, что обширная партия ударных инструментов здесь также имеет свой смысл: в них мне представляется та же чистота, точность, неумолимость и отстраненность, которая присуща и течению времени, судьбы… И даже заключительный псевдо-ля-мажорный аккорд, звенящий на фоне “пустой” бестерцовой гармонии у струнных, не вызывает и тени веселья, а, скорее, представляет собой некий недостижимый свет в беспросветности человеческого бытия.
Д. Шостакович, Симфония №15 ля мажор. Королевский оркестр Консертгебау, дирижер Бернард Хайтинг:
Симфонический оркестр – символ глобализации?
Что такое симфонический оркестр, чем он отличается от просто оркестра. Ответ будет – своей регулярностью. Симфонический оркестр – это, как правило, не разрозненные музыканты, собравшиеся вместе, а постоянно существующий коллектив, который имеет возможность «сыгрываться» и звучать как единое целое. Кроме того, речь идёт ещё и о регулярности состава.
Симфонический оркестр образован определённым и весьма ограниченным набором инструментов. Струнных, скажем, всего четыре разновидности: скрипки, альты, виолончели и контрабасы. Духовых немногим больше. Всякая «некондиция» типа виолы д’амур или какого-нибудь шалюмо надолго ушла в прошлое, а музыка, написанная для таких «нестандартных» инструментов была приспособлена для исполнения симфоническими оркестрами или попросту забыта.
Возможно, именно тогда и зародилась международная музыкальная индустрия. Ведь это позволило симфонию, написанную, скажем, в Вене, с лёгкостью исполнять в Лондоне или в Петербурге. Таким образом, в XVIII в. музыкальный мир стал свидетелем подлинной революции и глобализации.
Конечно, тут могут возразить, что симфонический оркестр симфоническому оркестру рознь, и что, допустим, кларнет во Франции, в Германии и в России – это не совсем один и тот же инструмент. К примеру, Пётр Ильич Чайковский писал о проблемах, возникавших при разучивании его сочинений зарубежными оркестрами. Некоторые инструменты в некоторых регистрах звучали совершенно иначе, чем он привык и чем ему хотелось бы. Да, всё это так, и отчасти справедливо даже по сей день. Музыканты любят преувеличивать такие различия. И тем не менее, симфонический оркестр есть симфонический оркестр. «Макдоналдсы» вон тоже везде немножко разные.
Так что же такое симфония?
Само это слово переводится с греческого всего-навсего как «созвучие». Возникнув как жанр в эпоху барокко в Италии, так называемая sinfonia представляла собой всего-навсего оркестровую или даже инструментальную пьесу. Большую и развёрнутую (иногда аж минут на пять – десять) и написанную в свободной форме – как правило, с чередованием быстрого и медленного темпов. Именно такие, с позволения сказать, «симфонии» можно встретить в творчестве И. С. Баха и его современников.
В Италии этот жанр надолго остался «законсервированным». Вплоть до середины XIX в. симфониями там называли оркестровые пьесы, прежде всего увертюры к операм. Надо сказать, что в итоге Италия оказалась одной из самых «несимфонических» стран (зато необычайно «оперной»), а «горячая точка» развития жанра переместилась на север – в Австрию. Здесь скромная оркестровая пьеса начала набухать, усложняться и почковаться.
Йозеф Гайдн
Родоначальником симфонии в современном понимании считается Йозеф Гайдн. Понятно, что на самом деле всё сложнее и что такие идеи всегда «витают в воздухе». Тем не менее, благодаря своему таланту и энергичности Гайдн в какой-то момент стал «первым среди равных», и тем, как выглядит симфония в традиционном виде, мы обязаны главным образом ему. Также Гайдн оказался родоначальником современного симфонического оркестра – невероятное новаторство, о всей судьбоносности которого мы редко задумываемся.
Уже во второй половине XVIII в. усилиями Гайдна и его современников (среди которых в первую очередь следует назвать Моцарта) симфония приобрела репутацию жанра, отличающегося возвышенностью, изысканностью, сложностью, интеллектуальностью – в общем, некой особенной «арт-хаусностью». Помню, как я был поражён одним из писем Моцарта, в котором композитор называет жанр инструментального концерта «лёгким» и «развлекательным» по сравнению с симфонией. Слушая фортепианные концерты Моцарта, особенно поздние, – эти масштабные и глубочайшие откровения, – я каждый раз заново изумляюсь данному высказыванию. Тем не менее, Моцарт так считал, и есть основания думать, что это мнение было для его времени типичным.
Итак, «классическая симфония» времён Гайдна и Моцарта выглядела примерно следующим образом:
Первая часть – как правило, сонатное аллегро. Быстрое и конфликтное, с противопоставлением двух контрастных тем. (Впрочем, Гайдн в своих поздних симфониях порой ленился и в качестве побочной темы использовал ту же главную, только в другой тональности).
Вторая часть – как правило, медленная, созерцательная. Либо отдохновение от столкновений первой части, либо философские размышления после битвы. Форма может быть разная: либо тема с вариациями, либо, что чаще, трёхчастная по типу aba.
Третья часть – менуэт. Не всегда такой, который удобно танцевать. Порой это жанровая зарисовка, порой просто «шутка юмора». В общем, некая эмоциональная разрядка. Имеет форму aba, или abaca, или даже abacada – ну и так далее. Напоминаю, что в этом случае эпизоды b, c, d и т. п. принято называть трио. Так исторически сложилось.
Четвёртая часть – финал. Изначально имеет форму рондо, реже – вариаций. Рондо – это когда один и тот же мотив перемежается различными эпизодами, но всё время возвращается. В качестве такого главного мотива обычно берётся какая-нибудь яркая и энергичная мелодия – порой даже народная песня. Впоследствии, в XIX в., появилась тенденция сообщать финалу бóльшую многозначительность и конфликтность, в силу чего его форма стала в той или иной степени приобретать черты сонатного аллегро. Для такого «гибрида» появилось даже своё название – рондо-соната. Но это потом.
Первая и четвёртая части были непременно в одной и той же тональности, а вторая и третья – в других, но родственных этой «основной» тональности. Когда объявляют, скажем, «симфонию соль минор» – это значит, что в соль миноре написаны, скорее всего, сонатное аллегро и финал.
Такой четырёхчастный цикл стал своего рода эталоном и был с небольшими изменениями перенесён на другие жанры, в том числе на инструментальный концерт, сонату, камерный ансамбль и т. д. Вот мы и пришли к ответу, почему именно симфонии стали восприниматься публикой и критикой с самыми бурными восторгами и негодованиями. Симфония стала своего рода «законодательницей мод». Любые нововведения, «легитимизированные» в симфоническом жанре, сразу же отражались на всей музыке в целом.
И хотя порой симфония в «итальянском» смысле – то есть как одночастная пьеса – ещё появлялась кое-где в качестве «атавизма» (такова, например, 32-я симфония Моцарта), описанный мною канон к последней четверти XVIII в. был уже вполне сложившимся и общепринятым.
Бетховен – Симфония № 6
Яков Кацнельсон, пианист
Эта симфония интересна тем, что раскрывает для многих новое лицо Бетховена, не борющегося и героического, а совершенного иного.
Яков Кацнельсон. Фото – Ирина Шымчак
Именно в “Пасторальной” симфонии запечатлена квинтэссенция его второго я: ярко выраженный пантеизм, дионисийское начало, слияние с природой и в меньшей степени развитие конфликтов и коллизий, хотя, конечно, и они присутствуют здесь, как и в любом другом сочинении Бетховена.
Он написал Шестую симфонию уже после “Гейлигенштадского завещания” и моментов жуткого отчаяния в жизни. Первая его симфония была окончена в 1800 году, когда композитору исполнилось 30 лет. “Пасторальная” появилась восемь лет спустя.
Для Бетховена очень несвойственно такое программное сочинение. Каждая часть имеет свой заголовок: первая – “Радостные чувства по прибытии в деревню”, вторая – “Сцена у ручья”, третья – “Веселое сборище поселян”, четвертая – “Гроза. Буря”. Завершает все “Пастушья песня”, где слышатся переклички альпийский горнов. В этой части присутствует особый дух, который сложно описать словами. Музыка же всей симфонии отличается особенной интимностью.
Впервые я услышал ее в записи в исполнении Отто Клемперера. Ну и конечно, Бетховен Вильгельма Фуртвенглера остается самым любимым и непревзойденным по свойственному этому дирижеру особому дыханию и музыкальному времени. Его исполнение рождает во мне удивительное детское ощущение – словно тебя подхватывают на руки и куда-то уносят, в том числе и от самой симфонии Бетховена.
В одиннадцать лет я слушал “Пасторальную” в Барселоне, где играл Лейпцигский оркестр с Куртом Мазуром за дирижерским пультом. Помимо Бетховена в программу была включена и Первая симфония Малера, что тоже произвело меня меня сильное впечатление.
Л. ван Бетховен, Симфония №6 фа мажор, “Пасторальная”. Берлинский филармонический оркестр, дирижер Вильгельм Фуртвенглер:
Кстати
Два юбилея Павла Сорокина
В Финляндии представят неизвестные редакции сочинений композитора Яна Сибелиуса
На фестивале «Gnessin Air» пройдет концерт «Труба в кругу друзей»
«Совершенство барокко» продемонстрируют на фестивале «Gnessin Air»
В Москве пройдет новая лекция проекта “Пётр Чайковский. Шедевры”
На фестивале «Gnessin air» гобоисты пригласят публику танцевать
Шуберт – Симфония № 9
Антон Сафронов, композитор
Самая моя любимая из симфоний – Большая симфония Шуберта до мажор.
Мне она особенно дорога тем, как в ней сменяют друг друга самые разные, порой совершенно противоположные настроения, доходя до острейших столкновений между собой.
Антон Сафонов. Фото – facebook.com/mosfilarmonia
Вся симфония построена на одной музыкальной идее – и из нее вытекают все основные события. Они разворачиваются неторопливо и переживаются, как сама жизнь – с ее парадоксальностью, мощными ликующими кульминациями и трагическими срывами.
Это первая в мировой музыке симфония, столь протяженная и эпическая по ощущению времени. Если играть ее в тех темпах, которые указал композитор, и выполнять все предписанные им повторы, то она должна звучать немногим больше часа.
Необычно и ново уже само ее начало: одна-единственная мелодия у солирующих валторн подчеркнуто архаического склада. Настоящее откровение – вторая часть, фаталистическая и щемяще-ностальгическая, с отчаянной трагической кульминацией. В следующих двух частях – скерцо и финале – раскрываются стихии венского вальса и марша, доходя до вселенского масштаба. Заключительный эпизод (кода) финала – самое захватывающее и любимое мое место в симфонии! – звучит как напряженное “взятие барьера за барьером”, всякий раз приводящее ко все большему и большему ликованию.
Я люблю исполнения Большой симфонии Шуберта как “традиционалистами”, так и “аутентистами”. Из первых мои любимые дирижеры – Гюнтер Ванд и Сержу Челибидаке. У Ванда – небывалая по совершенству работа над звуком, благородство и теплота, которой так не хватает многим исполнителям “новой” школы.
У Челибидаке – сильнейшее эпическое прочтение, потрясающая мощь кульминационных волн. У “аутентистов” прозрачнее (и потому богаче) звучит партитура. Кроме того, они опираются на новые уртекстные издания, в которых исправлены многие неточности. Очень люблю Николауса Арнонкура – его запись 1990-х годов с амстердамским Королевским оркестром Консертгебау. Одно время я был просто без ума от Роджера Норрингтона – его исполнения с London Classical Players, очень сильного по энергетике темпов и “аналитичного” по трактовке материала.
Но сейчас меня больше убеждает Марк Минковски с оркестром Les Musiciens du Louvre – запись, сделанная уже в нашем десятилетии (2012).
В упомянутой мной коде финала симфонии он выводит на первый план не столько мелодическую линию духовых, сколько энергию ритмических формул у струнных – и это создаёт потрясающую силу развития (в записи на ютюбе слушать с 43:00).
Тем не менее, ни одно из этих исполнений не идеально в моём понимании того, как должны трактоваться авторские темпы. Ближе всего к нему – исполнение Карло Мария Джулини с Оркестром Парижа (1990). Но оно, увы, несколько однопланово по звучанию. Эх, был бы я дирижером!..
Ф. Шуберт, Симфония №9 до мажор. Оркестр Les Musiciens du Louvre, дирижер Марк Минковски:
https://youtube.com/watch?v=hqcUAItc3n8
Моцарт – Симфония № 25
Филипп Нодель, доцент, преподаватель по классу гобоя в МГК
Это первая из двух минорных симфоний Моцарта. Другая, тоже соль-минорная, знаменитая Сороковая, как часто бывает с хитами, затмила собой предыдущие сорок, большинство из которых редко звучат на концертах.
Филипп Нодель. Фото – facebook.com/PhilipNodel
А между тем, 25-я симфония – настоящий шедевр. Именно эта музыка звучит в самом начале фильма Милоша Формана “Амадей”. Моцарт часто использует минор для выражения скорби или меланхолии, но здесь царит настоящий Sturm und Drang – “Буря и натиск”, отсылающий нас к сентиментализму, “первому Романтизму”, в котором творил К. Ф. Э. Бах.
Синкопы, резкие контрасты нюансов и темпов, тремоло струнных – все это способствует напряженности и драматизму. Примечателен духовой состав оркестра – два гобоя, две пары валторн, два фагота. Последние нежно перекликаются со струнными в безмятежной второй части, написанной в духе Гайдна.
Трио менуэта – яркий пример ранней моцартовской harmoniemusik, отсылающей к его дивертисментам для шести духовых инструментов. Тема финала напоминает не то моравский танец, не то фрейлехс, и снова возвращается бурный драматический характер первой части.
Моцарту было всего всего 17 лет, когда он закончил 25-ю симфонию, каждый раз поражаешься – как можно написать такой шедевр в столь юном возрасте…
В. А. Моцарт, Симфония №25 соль минор KV 183. Оркестр “English Concert”, дирижер Тревор Пиннок:
Моцарт – Симфония № 40
Иван Великанов, дирижер
Я очень люблю Симфонию № 40 соль-минор Вольфганга Амадея Моцарта. Доподлинно определить, сколько симфоний на самом деле он создал за свою жизнь, очень сложно – счет идет на десятки, и все они в мажоре, за исключением Сороковой и более ранней симфонии в той же тональности. У Моцарта мало минора, но тот, который есть – очень сильный.
Иван Великанов. Фото – facebook.com/ivan.velikanov.3
Для меня очень важно, чтобы все части симфонии были одинаково дороги. Часто этот жанр характеризуют как единый организм
На мой взгляд, такое суждение не вполне верно. Многие композиторы переставляли части из одной симфонии в другую.
Поэтому более уместна иная аналогия: несколько частей симфонии как гармоничная семья, в которой прекрасен каждый. Симфонию №40 Моцарта я воспринимаю как раз с этой позиции.
Я полюбил ее в раннем детстве. Тогда мне нравилось слушать первую часть molto allegro, позднее я, конечно, захотел охватить ее целиком. Не так давно мне довелось впервые в жизни продирижировать ее, и это для меня стало большим событием.
Сороковую можно отнести к сравнительно поздней венской классике. Здесь нет присущих романтизму переживаний. Они не так очевидны, как в симфониях Чайковского или Малера. Музыка Моцарта существует еще внутри эпохи, предполагавшей объективную красоту без перехода на личности. В ней нет ощущения, что внутренний мир человека выворачивается наружу через звуки. Композитор не навязывает слушателю свои переживания. Эта музыка гораздо больше, и у Моцарта это сохраняется, хотя романтическое начало, через призму которого мы воспринимаем практически все искусство, уже так или иначе в ней присутствует. Вот эта пограничность создает уникальную притягательность.
По нашим ощущениям Сороковая симфония печальна, но это обстоятельство не мешает ей звучать в качестве рингтонов мобильных телефонов, иметь популярность, которой не удивляет “Кармен” Бизе. У Моцарта была непростая судьба. Насколько это сказалось на самой музыке? На мой взгляд, лишь отчасти.
Наше понимание его наследия имеет границы, так как Моцарт принадлежал другому времени. И от этого еще более велика притягательность его личности и оставленного им музыкального наследия. Мы не знаем причины его смерти, почему его похоронили в общей могиле. Не проливает свет и его переписка, хотя изучать ее очень интересно.
Мы не так далеки от написания и первых прижизненных исполнений симфоний Шостаковича, Малера, чтобы спорить с пеной у рта, кому из дирижеров и оркестров наилучшим образом удалось воплотить замысел композитора. С Моцартом все гораздо сложнее: можно сопоставить две записи одной и той же симфонии, и одна будет длиться в два раза дольше другой.
Сам я тяготею к исторически информированному исполнению, направлению, которое предполагает попытку отрешиться от позднейших и современных интерпретаций. Мы играем на исторических инструментах с соответствующим пониманием музыки, отношением к темпам, артикуляции, фразировке.
Поэтому я бы советовал слушать симфонии Моцарта, в том числе и Сороковую, в исполнении Тревора Пиннока, Кристофера Хогвуда, Марка Минковского, Джона Элиота Гардинера, Роджера Норрингтона. Эталонная Сороковая – у патриарха аутентизма, который инициировал это движение – Николауса Арнонкура (запись с Камерным оркестром Европы).
В. А. Моцарт, Симфония №40 соль минор KV 550. “Concentus musicus Wien”, дирижер Николаус Арнонкур:
https://youtube.com/watch?v=AyDVcW22tb4
И понеслась!
Окончательное взгромождение симфонии на её высоченный пьедестал состоялось при Бетховене, который относился к этому жанру с ещё большим пиететом. Посудите сами. Сколько симфоний написал Гайдн? Больше сотни. Моцарт? Под полтинник. А Бетховен? Всего девять! Зато каждая не похожа на другие и ознаменовывает новый этап в творчестве композитора.
Людвиг ван Бетховен
Я подзабыл, в каком именно возрасте Моцарт написал свою первую симфонию, помню только, что было это задо-о-о-о-о-олго до полового созревания. А Бетховен почувствовал себя созревшим для такого ответственного труда, только когда ему было около тридцати! Вы видите, какая разница?! Понятно, что с таким качественным изменением отношения к делу и результат должен быть совершенно иной. Симфонии Бетховена не лучше и не хуже симфоний Гайдна и Моцарта. Их просто нельзя сравнивать – их писали люди разных профессий!
В связи со столь серьёзными переменами Бетховен бывал вынужден, несмотря на весь свой пиетет, вносить изменения и в установившийся канон. Он мог увеличить количество частей, заменить обязательный менуэт пьесой более свободной по характеру (такая третья часть получила название скерцо, что переводится как «шутка»), поменять местами вторую и третью части. А в своей последней – Девятой – симфонии дошёл до того, что ввёл в неё хор и певцов-солистов. И всё это, заметьте, были по-прежнему симфонии. В силу чего, спросите вы. В силу своей значительности.
А теперь давайте посмотрим, что же произошло с этим жанром в эпоху романтизма
Тут надо принять во внимание два важнейших обстоятельства
Во-первых, повсеместное распространение симфонических оркестров. «Изобретённый» Гайдном и несколько увеличенный Бетховеном, симфонический оркестр стал обязательной частью культурной жизни любого мало-мальски заметного европейского (и не только европейского) населённого пункта.
Сибелиус – Симфония № 7
Мариус Стравинский, дирижер
Это последнее крупное произведение, созданное Сибелиусом. Он прожил еще 20 лет или около того, но музыка больше не рождалась из-под его пера.
Мариус Стравинский. Фото – paolodalprato.com
Исследователи до сих пор ищут ответ на вопрос почему именно после этой симфонии композитор не написал больше ни одной ноты. Выходя к публике с этой партитурой, я также пытаюсь разгадать эту тайну.
Седьмая симфония необычна по форме и продолжительности: она одночастная и в общей сложности звучит порядка 20 минут. Это еще одна трудность, с которой сталкиваются дирижеры, и которая нуждается в серьезном анализе.
Однако в плане композиторского языка, настроения и образного наполнения в ней – все тот же Сибелиус, чья связь с природой Финляндии неразрывна. Здесь мы вновь встречаем его диссонансы, волновые нарастания, кульминации. Фантастически красивый финал заканчивается в чистом до-мажоре.
Для меня одним из самых убедительных исполнений Седьмой симфонии является версия Лорина Маазеля с Венскими филармониками (выпущена на Decca в 1966 году).
Ян Смбелиус, Симфония №7 до мажор. Венский филармонический оркестр, дирижер Лорин Маазель:
Романтики – консерваторы и антиглобалисты
Второе обстоятельство, которое непременно надо учитывать, рассуждая о симфониях эпохи романтизма, – это уже упоминавшееся мною всеобщее преклонение перед Бетховеном. Стремление соответствовать высоким бетховенским стандартам привело к мощному «замораживанию» формы, продержавшейся неизменной почти сто лет.
Вот так должна была выглядеть типичная романтическая симфония:
Первая часть. Суровое (вариант: безмятежное) медленное вступление, затем энергичная главная тема, затем «светлая», «лирическая» и «напевная» побочная, затем динамичная разработка, затем реприза, а в конце торжествующая кода (торжествовать могут как светлые, так и тёмные силы).
Вторая часть. Безмятежное, созерцательное адажио, напоённое звуками природы, дышащее спокойствием и порой подёрнутое лёгкой грустью.
Третья часть. Искромётное (вариант: зловещее), остроумное скерцо.
Четвёртая часть. Безудержный торжественный финал, сверкающий весельем. Колоритные народные мотивы утверждают торжество света, радости, любви – в общем, триумф воли, человеческого духа и разума! Использование народных мелодий в финале было допустимой в приличном обществе «антиглобалистской» выходкой, и быстро сделалось самым настоящим штампом.
Итак, практически весь XIX в. композиторы занимались тем, что упражнялись в сочинении подобных опусов и соревновались, чьё написанное по данному трафарету сочинение будет лучше. Иногда меняли местами вторую и третью части (как Бетховен!), иногда писали больше четырёх частей и давали частям литературные заглавия (тоже как Бетховен!) Возможно, именно поэтому великий композитор-реформатор Вагнер практически не писал симфоний. Так, написал одну по молодости, а потом бросил это скучное занятие.
О том, что жанр симфонии устарел и нуждается в кардинальном обновлении, говорили многие. Например, русские композиторы «Могучей кучки» во главе со своим «идеологом» Владимиром Стасовым. Однако и в России дальше разговоров дело не пошло. Тот же глава «кучкистов» Милий Алексеевич Балакирев написал две очень хорошие, но совершенно «правильные» симфонии.
Петр Ильич Чайковский
Разумеется, изображать творчество великих симфонистов XIX в. как упёртых и нетворческих рутинёров было бы вопиющей несправедливостью. И всё же нельзя не признать, что инерция формы была очень велика. Даже самые прозорливые из композиторов второй половины столетия – в первую очередь Брамс, Брукнер, Чайковский – направляли свою фантазию главным образом на то, чтобы наполнить старую форму новым содержанием. Нетрудно догадаться, однако, что от этого нового содержания старая добрая форма начала предательски трещать по швам.
Вместе с тем шла плавная эволюция симфонического оркестра. Какие-то инструменты не «прижились», вместо них вводились новые. Общий состав потихоньку увеличивался, приближаясь к сотне музыкантов. В итоге, как я уже писал, к концу столетия симфонический оркестр стал универсальным инструментом, способным к передаче самых тонких чувств и настроений, к созданию каких угодно звуковых эффектов.
И вот на рубеже XIX и XX столетий симфоническая форма не выдержала всех накопившихся перемен и претерпела большой взрыв. Симфония росла, увеличивалась в размерах, в составе исполнителей и лопнула в конце концов. Из-под гнёта вырвались на свободу целые ни на что не похожие миры – такие как симфонии Малера или Скрябина, – а из обрывков старой оболочки стали шить как вошедшие в моду костюмчики в стиле «ретро» (пример: «Классическая симфония» Прокофьева), так и порой ни на что не похожие вещи.
Каноны рухнули, а новых не появилось. В итоге симфониями стали называть вообще всё что угодно: произведения для любых составов, любой формы и с любым количеством частей. Восьмая симфония Малера, например, занимает всю программу концерта, и в её исполнении задействовано около тысячи человек.
А некоторые симфонии Галины Уствольской (единственной женщины, бывшей ученицей Шостаковича) длятся меньше десяти минут и рассчитаны, подобно камерным ансамблям, всего на нескольких исполнителей
Названием «симфония» в данном случае автор просто хотела уведомить слушателей, что считает это произведение крайне важной частью своего творчества
Вот такая удивительная эволюция понятия и жанра.